«Однажды в Греции» читать дальше«Демон!» — понял Байрон. «Байрон!» —обрадовался Дракула, распахнул дверь чёрной кареты, запряжённой четвёркой вороных и, улыбаясь, предложил поэту укрыться от непогоды. Байрон вскочил в седло и скрылся за пеленой этолийского дождя. Девятое апреля 1824 года было неудачным днём для обоих.
ПримечаниеПримечание: Девятого апреля 1824 года лорд Байрон попал в дождь, простудился и впоследствии умер .
2. Персонаж, в которого вы никак не ожидали влюбиться до такой степени. Дамблдор. Книге где-то к четвёртой, наверное, поняла, что это не просто стандартный всезнающий старый волшебник, а интересная личность.
3. Персонаж, которого любят все, кроме вас. Ну не бывает, чтобы все любили... Из популярных — очень уж, на мой взгляд, распиарен и фанонизирован Драко Малфой.
4. Персонаж, которого вы любите, а остальные ненавидят. Однозначно ненавидит, фэндом, по-моему, только Амбридж. Из непопулярных: Скримджер, конечно же! И Джинни .
5. Персонаж, с которым вы переспите хоть щас. Кингсли
6. Персонаж, на которого хотите быть похожим. От огненного жизнелюбия и энергии близнецов Уизли я бы не отказалась .
7. Персонаж, которого вы готовы прибить. Снейпа. Местами. За подростковые комплексы. А если серьёзно — Амбридж, конечно.
8. Пейринг, от которого сносит крышу. Кингсли/Скримджер. А остальные я может ещё напишу, а потом буду любоваться
9. Пейринг, который вы ненавидите. Ненависть—это слишком сильно сказано, но гарридраки не люблю. То есть, может быть хороший фик с гарридракой, где я буду наслаждаться всем и как-нибудь вытерплю пейринг, но сам пейринг меня никак не привлекает.
10. Пейринг малопопулярный, но доступный вашему пониманию. Пейринги, в очередь! Много. Реально много. Я очень толерантна . И вообще, я читаю фики, а не пейринги.
Кто есть с кем в «Хеллсинге» и прочее 1. Первый персонаж, в которого вы без ума влюбились.Интегра. Пускай даже поначалу это была «неправильная» тв-шная Интегра; когда я подкорректировала, какая она должна быть, я влюбилась ещё больше.
2. Персонаж, в которого вы никак не ожидали влюбиться до такой степени. Серас. Я подозрительно отношусь к персонажам, так называемым «субститутам публики» - в сериалах это новичок, попадающий в некую компанию или организацию, через которого постепенно нам и раскрываются все тайны. Эти персонажи часто страдают мерисьюшностью. В «Хеллсинге» классической мерисьюшностью страдают все, а в плане нарушения логики авторской вселенной – никто, так что всё в порядке .
3. Персонаж, которого любят все, кроме вас. Кого это у нас все любят? Ну пускай будет Максвелл, как наименее возбуждающий любопытство.
4. Персонаж, которого вы любите, а остальные ненавидят. Кого это у нас все ненавидят? Из непопулярных персонажей Айлендза я люблю, пожалуй. Гроб. Надо же уравновесить нелюбителей гроба! Холиварить не будем, ладно ?
5. Персонаж, с которым вы переспите хоть щас. Артур !
6. Персонаж, на которого хотите быть похожим. Андерсон. Нравится его умение строго разграничивать, где дети, а где вампиры, не путать и вести себя соответственно. При всём фанатизме он думает своей головой и идёт против начальства, когда видит, что творится совсем неладное. 7. Персонаж, которого вы готовы прибить. Майора, за длиннющие речи.
8. Пейринг, от которого сносит крышу. И всё-таки Уолтер/Интегра. Guilty pleasure. Квазиинцест и далее по списку – когда меня это останавливало ? Собственно говоря, в этом пейринге мне и без гета хватает чувств, если уж его тогда пейрингом называть. Но если бы кто ухитрился ещё и гет туда протолкнуть...
9. Пейринг, который вы ненавидите. Нет плохих пейрингов, есть отсутствие таланта или вдохновения.
10. Пейринг малопопулярный, но доступный вашему пониманию. Не бывает недоступных, бывает мало алкоголя... Алукард/Шрёдингер, Рип/Гёрликард, Интегра/Пип, Уолтер/Зорин, Люк/Ян...
Перевод трёх страниц в начале «Романсии», которых я ни в русском, ни в своём английском переводе не видела. Кому ещё актуально — пользуйтесь на здоровье .
За перевод благодарить замечательного япониста Экзон, я лишь инициатор и консультант. И художник от слова «худо», поэтому за коряво смотрящийся текст не обессудьте .
Здесь должна была быть рецензия на «Buglar‘s trip» ака «Взломщиков» valley. Но промучавшись с год, наверное, я вынуждена признать, что написать рецензию на этот фик, со всякими «что автор изобразил, отобразил и выразил» не могу. Писать про «Взломщиков» серьёзно как-то неудобно. Неудобнее может быть только писать про «Взломщиков» несерьёзно. Чувствуешь себя, будто пытаешься объяснить некоему абстрактному собеседнику смысл умного анекдота, или, скорее, шутливой мудрой притчи. Невозможно рассказать про это удивительно гармоничное сочетание смешного и серьёзного. Это единственный фик и одно из редких литературных произведений в целом, которое я время от времени перечитываю. На всю эпопею целиком меня хватало лишь пару раз, но взять и отследить отдельную сюжетную линию или просто сесть в обеденный перерыв с кружкой чая и посмаковать эпизод-другой – это пожалуйста. «Взломщики» – это эдакий мягкий постмодернизм с человеческим лицом. Мягкий – потому что есть там и интертекстуальность, и алюзии, и игра. Но алюзии обычно достаточно прямолинейны и прозрачны, а уж кто читал фик в процессе, многое мог расшифровать и с помощью комментаторов. Постмодернистская игра зачастую подразумевает издёвку, розыгрыш персонажа, и розыгрыш там имеется, и не один, но это не игра во имя игры, а зачастую во имя той самой любви всякой разной. «Взломщики» – это прямо иллюстрация к цитате Ежи Леца «Гениальное произведение и дурак поймёт. Но только по-своему». Нет, я не хочу обозвать никого из читателей дураком, но читатели у фика действительно самые разные и видят в нём самое разное. Что тоже приятно, и, надеюсь, автора чаще забавит, нежели огорчает. Я сама начинала читать фик как просто ещё одно весёленькое приключенческое произведение про школьные годы Северуса и Люциуса – и вдруг постепенно поняла, что нас, читателей, втянули в нечто гораздо более серьёзное. А когда ближе к концу нам рассказали историю очеловечевания одного вампирёныша, оставалось лишь апплодировать стоя (правда Кесу хотелось искренне посочувствовать). Но читателей, жалующихся, что к третьей части автор исписалась, я понимаю. Прекрасно помню возраст, когда я ещё не могла читать, скажем, Пратчета или Ивлина Во, когда ум не привык ещё к смеси спрайта с абсентом смешного и серьёзного и требовал дидактической ясности и отделения мух от котлет. Искренне хочется пожелать таким читателям вырасти. Поверьте, оно того стоит . Ещё хочется добавить о связи с каноном. Несмотря на обвинения в вольности трактовки канона и приписываемом статусе едва ли не ориджинала, по духу «Взломщики» мне гораздо ближе к первоисточнику, нежели множество произведений, трактующих тексты Роулинг «всерьёз». Это пресловутое «Улыбайтесь, господа. Ведь все глупости в мире совершаются с серьёзным лицом». Потому что многие оттенки «Взломщиков» — и юмор, и становление персонажа, и обыгрывание канонной/архетипической ситуации и, разумеется, вытерпите ещё раз это слово, любовь, – всё это присутствует и в «Гарри Поттере». Разве что в книге оно других пропорциях да, может, подано проще и прямолинейнее – ну так и книги расчитаны на детей, а не на интернетных интеллектуалов . А уж если говорить о соответствии букве канона – попробуйте, придеритесь . «Взломщики» - это идеальный образец фикотворчества, каким я его вижу: не нарушая заданных автором констант, правил игры, создать нечто неожиданное и увлекательное.
А вообще о «Buglar‘s trip» лучше автора, пожалуй, и не скажешь: Опасность, любопытство, предательство, страх, боль, тоска, скука, очень сильная скука, снова страх и тоска, сожаления, опасения… жалость… Гм. Мрачновато. - Как есть, - отрезал Кес. - Зато энтузиазм, - улыбнулся Фламель. – Страсти много. И любви. Вот этого добра тут у вас полно. И вся такая разная.
Вдохновилась я было невыполненной заявкой на фест «Айлендз | Гроб. "Алукард, открывай!"». Но сфантазировалось не совсем на заявку. Айлендз, Алукард, гроб. Джен, PG, юмор.
драбблХью Айлендз обошёл вокруг гроба. Лицо его сияло самодовольным торжеством. – Гроб, откройся! Гроб ни шелохнулся. Айлендз ухмыльнулся и постучал в крышку. Звук гулко отскочил от стен. Сквозняк, которого, по идее, не должно было быть в подвале, качнул огоньки свечей и тени вокруг. Последний домен бывшего графа Валахии упорно делал вид, что он простой деревянный ящик. – Открывай, я знаю, что ты там! Вот этого Хью Айлендз всё-таки не знал. Потому что Алукард находился не там, а в тенях у него за спиной. С учётом концентрации в воздухе азарта погони и паров алкоголя, неясные намерения молодого джентльмена, нарезающего круги вокруг гроба, вызывали у Алукарда некоторое беспокойство. Границы дозволенного Алукарду были прекрасно известны. Можно было попугивать солдат внезапным появлением. Можно было во время эксперимента щёлкнуть зубами, делая вид, что пытаешься цапнуть за руку чересчур неосторожного ассистента. Но если он, Алукард, хоть пальцем коснётся Хью Айлендза, Артур учинит расправу, не дав и слова сказать в оправдание. Самое меньшее, выволочет за волосы из подвала и отточит на нём искусство забивания осиновых кольев. – Открывай! – рявкнул Айлендз. Гроб не выдержал первым и открылся, выставив наружу пустое, лоснящееся атласом нутро. Айлендз озадаченно уставился вглубь, затем протянул руку, словно желая вложить персты и удостовериться... – Отойдите, пожалуйста, от моего гроба, – тихо, вежливо и немного нервно попросил Алукард. Айлендз отскочил, разворачиваясь. В голубых глазах за стёклами очков на секунду-другую плеснулся ужас. Видимо, встреча лицом к лицу с вампиром подле его гроба в подземелье оказалась куда более впечатляющей, нежели представлялось в хмельном угаре. Впрочем, джентльмен быстро взял себя в руки, вызывающе задрал подбородок, поправил очки и заявил: – О. Ты-то мне и нужен. Разумеется. Кого, интересно, ещё можно искать в его гробу? Алукард хмыкнул. Айлендз сощурился и напористо шагнул вперёд. Вампир убрал с лица ухмылку и отступил. Другой вопрос, зачем он понадобился Хью Айлендзу. И, если тот явился с недружелюбными намерениями, не лучше ли сразу просочиться сквозь стену от греха подальше. – Я хочу знать, где находится твой хозяин. Алукард прикрыл глаза, поискал и с лёгким удивлением ответил: – В подсобке под лестницей. Айлендз коротко кивнул и, не удостоив вампира больше ни единым взглядом, вышел. Алукард с облегчением сел в гроб. Запоздало пришла мысль, что, если хозяин находится в таком нехарактерном ему месте, как подсобка под лестницей, то, вероятно, он не желает быть обнаруженным. Зная Хью Айлендза, Артура можно было понять. *** Хью Айлендз заставил себя выйти из каземата вампира и пройти ещё десяток метров спокойно, с прямой спиной. Хмель как рукой сняло ещё в том момент, когда он обернулся на голос и увидел, что оказался один на один с вампиром, выступившим словно бы из уплотнившейся темноты. Оказавшись в одиночестве, Хью собрался было рвануть наверх – плевать на воздушную тревогу, что такое малая вероятность попадания снаряда в сравнении с реальной угрозой у него за спиной? Однако ноги подкосились, Хью прислонился к холодной стене и медленно сполз на корточки. Затем Хью вспомнил, что в кармане пиджака у него лежит пистолет. Тот самый, который Артур насмешливо обзывал дамским. Затем Хью понял, что хеллсинговскому вампиру его пули – что комариные укусы. Затем Хью подумал, что, планируя использовать подвал института в качестве бомбоубежища, Артур не мог не брать в расчёт исходящую от вампира угрозу и наверняка строго запретил ему трогать людей. Айлендз поднялся и поплёлся на всё ещё нетвёрдых ногах в сторону подсобки под лестницей. И ещё он проиграл пари Шелби Пенвуду. Хью был уверен, что Артур затеял эту дурацкую игру в прятки лишь для того, чтобы выпендриться и спрятаться в вампирском гробу.
Алукард в течение тридцати лет убивает 3 424 867 жизней внутри себя. С какой скоростью работает Алукард? ответПримерно 13,02 покойника в час. То есть, по покойнику примерно каждые 4,61 минуты И так в течение тридцати лет...
Художнику картинки как-то неприлично дарить, зато драббловое настроение случилось — почти под ваш арт. Пип/Алукард, PG-13
читать дальшеПип подскакивает от неожиданного холодного прикосновения к обнажённой спине, выхватывая пистолет. – ...твою мать! Алукард полулежит, развалившись поперёк кровати, и довольно ухмыляется. Понятно, можно было не услышать, как вампир подкрался, но почему Пип упустил миг, когда матрас просел под даже на глаз заметной тяжестью? – Ты хоть бы крест надел или святой водичкой вокруг побрызгал, солдат, – лениво тянет слова Алукард. – Мы сюда приехали разбираться с вампирами. Пип раздражённо садится обратно на кровать, вполоборота к вампиру. – Много ли толку от лицемерного помахивания распятьем, мистер Алукард? Неверующий я, и точка. Не знаю, почему это церковное мумбо-юмбо действует, но, полагаю, вера тут необходима. Вот грамм двадцать серебра – совсем другое дело. Не стоит упоминать, что выданный «Хеллсингом» пистолет, тяжёлый и непривычно сбалансированный, остался в сумке. Но Алукард то ли догадывается, то ли ему самому на серебро наплевать. Он прикладывает прохладную ладонь к груди Пипа. По жаре ощущение было бы приятным. Если бы это была не мужская ладонь. Если бы не покалывало затылок, будто волосы норовят вырваться из косы и встать дыбом. Не смотреть в глаза, сразу вспоминает сцену в регистратуре Пип. – Брось-ка свои вампирские штучки! – Штучки? Зачем? Просто так гораздо интереснее. Алукарду запрещено нападать на людей, лихорадочно вспоминает Пип. Вампир не сумеет сделать с ним ничего против его воли. Но что-то подсказывает Пипу: запреты не помешают Алукарду сыграть на малейшем его сомнении, нащупать тончайшую жилку подсознательного влечения и азарта, запутать и повязать ею кажущиеся незыблемыми и само собой разумеющимися убеждения, пока причины, чтобы отодвинуться, огрызнуться, сбежать от этих прикосновений не затеряются в бешеном стуке собственного пульса. И слово «Рио» с тех пор всегда будет ощущаться, как ледышка, скользящая по разгорячённой коже.
читать дальше1. Так незадолго до совершеннолетия я получил подарок, о котором и не мечтал: конец детства. Впрочем, нельзя утверждать, что не мечтал. Мечтал, конечно, не понимая, о чём мечтаю. Ведь в понимании и кроется суть этого подарка.
2. — Теперь тебя точно исключат. Геллерт равнодушно уставился вверх. Его накрыло серым, как балтийские воды, небом, будто море перевернулось...
3. У меня есть все основания верить, что сегодня я пережил самый долгий, самый нелёгкий и самый запутанный день за всю свою жизнь — и мне не удастся сомкнуть глаз, пока не поделюсь с тобой этой повестью исполна...
4. «...высокий темнокожий метросексуал.» — Метросексуал! — выкрикнула Тонкс. — Кингсли! Откуда у Скитер такие подробности? Гектор укоризненно посмотрел на младшего аврора и сухо заметил: — Вряд ли это является секретной информацией. — То есть, — с деланым возмущением продолжала Тонкс, — про метр знают все, кроме меня? Кто сдерживал смех до сих пор, сдался на этой фразе. — Метр! Нет, я серьёзно, с какого конца считать метр? — Считай с любого, — окинув Кингсли взглядом, уверенно заявила Дорис, — всё равно на нужное место попадёшь.
Хеллсинговское:
читать дальше1. ...нагнулся ошеломительно близко и, прежде чем у него возникло хоть малейшее подозрение, что тот собирается вытворить, прижался к его губам влажным бесстыжим поцелуем с привкусом эля.
2. Книгу мог забрать случайно зашедший сэр Артур. И это было бы очень скверно. Пожалуй, ещё хуже, чем в тот раз, когда он застукал Уолтера за чтением особо красочного и неприличного эпизода из полного издания «Тысячи и одной ночи». Уолтер тогда так погрузился в чтение, что даже не услышал, как сэр Артур подошёл сзади и заглянул в книгу. Вместе с Алукард.
3. Глаза вдруг защипало, заслепило показавшимися невыносимо яркими огнями церковных свечей. Тёмные очки одевать было бы нелепо. Она встала и прошла мимо людей, желая, чтобы на неё не обращали внимания, и смутно подмечая, что соседи по скамье правда словно бы не замечают её ухода. Интегра отвернулась от причиняющего боль света и вышла. Не оборачиваясь.
Минифик Рыжей Элен «Письма счастья». Настоящая Луна: волшебная, нестандартная и неглупая; настоящие близнецы и настоящее волшебство, естественно-тонкое и суровое. Фик был моим фаворитом на конкурсе «Британский флаг» и — приятное совпадение — фаворитом участников тоже .
Я решила, что без порно таки нельзя, и написала оное . ПВП — оно и в Хеллсинге ПВП, посему снобских амбиций я в его отношении не питаю и бить, если что не так, меня не надо .
«Если бы...» Небечено. Пейринг: Серас/Алукард. Категория: гет Рейтинг: NC-17 Жанр: PWP Предупреждения: AU, ритуальная пляска вокруг тушки убитого обоснуя Размер: мини Саммари: выяснение отношений после резни в «Рио». Подразумевается, что Бернадотте отправили на разведку . Дисклаймер: все персонажи принадлежат Хирано, ни на что не претендую, просто развлекаюсь.
читать дальшеАлукард неспешно снимает свой тяжёлый плащ и перебрасывает через спинку грубого деревянного стула. Серас, оцепенев, не знает, чего ожидать: Хозяин собирается ещё раз предложить ей кровь или... Он садится на стул, на минуту словно бы задумывается, затем жестом подзывает Серас ближе, застав её врасплох: отчего-то она порывается вперёд так резко, что немного теряет равновесие, непроизвольно хватается за плечо сидящего, Алукард ловит её и, будто продолжая начатое падение, притягивает к себе на колени. Спирающее дыхание предчувствие под ложечкой склоняется к варианту «или...». Серас делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Не то чтобы в этом была необходимость, но действие помогает чуть упорядочить смешавшиеся мысли. Не стоит ему позволять. Не стоит. Она не стала бы возражать – если бы это произошло хотя бы днём раньше, до того как, проснувшись, она увидела склонившееся над ней лицо Хозяина, услышала довольное: «Просыпайся, затевается кое-что интересное». Она всё ещё готова восхищаться им, млеть от скупых похвал, осознавая, однако, вместе с тем, насколько он отошёл от привычных человеческих понятий. Уголок рта щекочет мягкое прикосновение губ, затем, на миг-другой – влажного языка. – Ты ела хлеб, Полицейская? Она ела хлеб, и в уголке рта, как случается, остались крошки. Когда они с капитаном Бернадотте выходили за покупками, она просто не могла пройти мимо маленькой пекарни, завлекающей посетителей ароматом свежеиспечённой сдобы. – Да. – Ты всё ещё способна чувствовать вкус пищи? – Нет... Когда Серас отщипывала и клала в рот кусочки хлеба, она не ощущала ни вкуса, ни аппетита, несмотря на дразнящие воображение запахи. Что-то подобное она испытала в детстве, когда подхватила какой-то вирус, рот высыпало и Серас на неделю утратила вкус. Любая еда воспринималась аморфной неаппетитной массой, которую приходилось заставлять себя жевать и проглатывать. Только на этот раз Серас знает, что не выздоровеет, что потребности в обычной пище у неё нет с той самой ночи в Чеддаре. Осталась лишь выветривающаяся привычка. – Когда-то, – губы Алукарда чуть прихватывают её щеку в паузах между словами, – было такое проклятие: забыть вкус хлеба. Не забывай, как можно дольше. «Не забывай», – повторяет он уже ей в губы, в долгий будоражащий поцелуй, порождающий тепло внизу, где отделяющая их бёдра ткань и мешает проявившейся вдруг жёсткостью, и кажется непристойно тонкой преградой одновременно. Когда поцелуй плавно изживает себя, в голове Серас звучит только «не забывай»; не сразу вспоминается, ни чего не следует забывать, ни почему ей вообще лучше было не садиться Алукарду на колени. Вчерашняя ночь ещё стоит перед глазами: безумное оскалившееся лицо, змеящиеся чёрные пряди, завихряющиеся в отростки растекающейся по помещению тьмы, хлюпание крови под ботинками и растерзанные тела. Ничего общего с надёжным, затянутым в старомодный сюртук плечом, в которое так удобно спрятать лицо. Почти человеческое – хотя нет. Пора привыкать, что «человеческое» теперь по отношению к ней означает хрупкое, неустойчивое, то, что нельзя возмущённо шлёпнуть в ответ даже на крайне неприличный намёк.
«Те люди, вчера, в отеле, – ещё недавно негодовала в этой комнате Серас. – Вам ведь необязательно было убивать их, необязательно было просить у сэра Хеллсинг дополнительных указаний. Вы бы могли просто укрыться в тенях и подкрасться к этому вампиру. Могли проскользнуть мимо незаметно, сменить обличие... – Мог, – отсутствие обычных очков и шляпы не особо помогли Серас уловить эмоции Хозяина: подтрунивает ли он над ней? Раздражён ли? – А ты могла бы? – Я? – Ты. Укрыться в тенях, развоплотиться? Нет. Тебе пришлось бы идти напролом, Полицейская, – испытующе-насмешливая нотка в голосе, будто Серас припёрли к стене, как давешнего солдата. «Человек ты или пёс?» Огоньки безумия заплясали в алых глазах. – Согласилась бы ли ты уворачиваться от пуль, но безуспешно, потому что огонь был бы слишком плотен? Чувствовать, как твоё тело рвётся в клочья? Залечивать себя, шаг за шагом, собственной кровью и болью выкупать каждую сохранённую жизнь? Хватило бы ли тебя на это? Было бы правильно сказать «да», потому что это справедливо: её убить не могли бы, лишь задержать, а смерть каждого солдата безвозвратна. Но Серас отрицательно помотала головой – нет, она не смогла бы, не решилась бы. Защипали глаза обидные слёзы, она невольно придвинулась к Хозяину, ища в неловкой близости тень утешения. И задала вопрос, ответа на который боялась больше всего: – Если бы... Если бы я пила кровь с самого начала, я бы уже могла... так же? Могла бы всё изменить? Алукард, взяв её за подбородок, долго смотрел в глаза – непривычно спокойно и вдумчиво, отчего к щекам её прихлынул румянец смущения и, вместе с тем, решимости. Затем её хозяин произнёс: – Нет, Полицейская. Всему своё время. Но первый раз рано или поздно должен быть. Она опустила глаза. Но не повернулась и не ушла, когда он встал, чтобы снять тяжёлый плащ и перебросить его через спинку грубого деревянного стула.
Алукард целует её в шею – в том же, наверное, месте, куда укусил в Чеддаре. Серас плохо помнит, слишком сильны были боль и шок, когда из рук незнакомца вместо спасения она получила смерть. Свою первую смерть? Серас подавляет инстинктивный порыв отстраниться от легонько царапнувших кожу клыков. Алукарду были доверены её смерть и её новая жизнь – уместно ли шарахаться по мелочам? Тело само подаётся навстречу пробравшейся под рубашку прохладной руке, кровь, сколько её осталось в теле, кажется, приливает к месту прикосновения, и лишь развязывая алый шёлковый галстук на шее Алукарда, Серас понимает, что вторит движениям расстегивающих её рубашку пальцев. После галстука закономерно следуют пуговицы сюртука, ровный ряд тугих неподатливых петель, уходящий словно бы в изводящую бесконечность; добравшись, наконец, до последних, Серас почти рычит сквозь зубы, вызывая смешок у Алукарда. Он, в свою очередь, легко скидывает с её плеч расстёгнутые рубашку и лифчик; подхватив под мышки, усаживает Серас лицом к себе, так, что она осёдлывает его бёдра. Ощущение совершенно ошеломительной раскрытости и уязвимости кружат голову, Серас едва не откидывается назад, но успокаивающе большие руки удерживают её. Почти как вчера в отеле Алукард бесцеремонно подхватил её, как маленького ребёнка, и усадил в подвесной шкаф, велев не высовываться («А ты могла бы?.. Нет». Насмешка? Или забота?). Заточённые в прохладную кожу перчаток пальцы почти смыкаются на тонкой талии, потом одна рука соскальзывает на ягодицы, другая приподнимает округлую обнажённую грудь, белеющую на фоне ещё не утратившего загар бесконечно далёкого июня тела. Истома бежит по плечам, облегчённым от привычной, оказывается, тяжести, задетый пальцем сосок отзывается тягучим жаром между раздвинутыми другим телом напротив ногами. Серас зажмуривается, отдаваясь ласкам. Интимность и откровенность некоторых прикосновений почти вводит в ступор, возбуждение и предвкушение смешиваются с лёгким сиюмоментным испугом: как так можно? Она смутно осознаёт, что следует чем-то ответить взамен, но рассудка хватает лишь то на слишком робкие, то на чересчур прямолинейные прикосновения. Она скользит вниз, между распахнутых пол рубашки, ожидая упереться в ремень брюк, оказывающийся расстёгнутым, и рука её проникает ниже, нежели ожидалось. Потрясение воздаётся глубоким поцелуем и нетерпеливым задиранием вверх, на талию, её юбки. Серас рьяно подаётся навстречу и стонет тут же: «Чёртово бельё!» Оторваться, встать, разорвать тесные объятия невмоготу. Алукард, похоже, полностью согласен: на мгновение трусики больно врезаются в сгиб ноги, затем ткань обречённо рвётся, убираясь с пути. Шея Алукарда маячит перед глазами, ноют клыки, и нахлынувшее желание впиться, укусить едва ли не сильнее страсти. «Первый раз рано или поздно должен быть». Серас выбирает другой первый раз, нащупывая рукой, прижимаясь промежностью к напряжённому члену. Тут её захлёстывает паника, что она сверху, и ей придётся сделать всё самой в самый первый раз, о Господи, она хватается вначале за спинку стула – кусок дерева крошится в щепу, – затем за Алукарда, бормоча: «Помоги». Он ласково ерошит ей волосы, звучание привычно насмешливого голоса немного успокаивает: «Расслабься же. Это далеко не так страшно, как пугают». Поглаживая, руки Алукарда спускаются по её спине, и, придерживая за бёдра, он направляет её к себе, на себя. Это правда лишь немного болезненно. Чужое присутствие внутри непривычно и поначалу неприятно, но потом Серас начинает двигаться и ахает, когда в движении задеваются будто бы какие-то струны и неизвестные доселе ощущения переполняют тело, резонируют в каждой клеточке. Соприкосновения с обнажённой кожей и с трущейся царапающей тканью сливаются в гармоничную палитру, пульс крови под её губами – чужой, взятой силой, но по праву боя крови, – будоражит, но не пугает больше; низкие стоны Серас не только слышит, но и ощущает вибрацию телом, тесно прижатым к другому телу, и клубится тьма, вытесняющая полумрак комнаты... «Если бы ты, – слышит Серас то ли произнесённые вслух, то ли у себя в голове слова, – была из тех, кто охотно начинает пить кровь, я бы никогда не обратил тебя». Раньше Серас Виктория не подумала бы, что отдастся кому-то, кто не скажет ей вначале «Люблю». Но услышанного – подслушанного? – для неё более чем достаточно.
Потом снова отвоёвывает позиции разбавленный светом из-под неплотных жалюзей полумрак, и с неохотой приходится расцепить объятия, распутать тела, нащупать пол под ногами и вспомнить, как на нём стоять. Алукард набрасывает Серас на плечи свой плащ. Поколебавшись, она присаживается на ближайший гроб, тут же болезненно морщится и произносит, пожалуй, не вполне приличествующую лиричности вековечной печали по окончанию соития вещь: – Надеюсь, что у вампиров восстанавливается не совсем всё.
...а начну издалека . Как-то пошла я за компанию на фильм «Underworld» («Другой мир», кажется). Первые минут тридцать было вполне ничего: красивая актриса, оборотни, UV-диоды в качестве противовампирских пуль, а потом началась лажа. Не скучать мне помогло одно: некий некрасивый, немолодой, но дико харизматичный актёр, игравший вампира, который вначале был героем главной вампирши, а потом оказался старым манипулятором с властными диктаторскими замашками, но был, разумеется, на порядок интереснее размазни, в которую дева влюбилась. А теперь я выясняю, что этот самый актёр, Билл Найи, будет играть в «Дарах смерти» Скримджера, который, конечно, манипулятор слабоватый, зато немолодой, некрасивый, с диктаторскими замашками и, при том, что по жизни я таких личностей не выношу, в ГП вселенной обладает для меня некой непреодолимой животной харизмой.
Я ПЧей не приветствовала не то что давно, а совершенно непотребно давно. Посему уважаемые /Melissa/, Astherha L.N., donna_Isadora, Girlycard, Levian, Seras-chan, Рыжая Элен (вроде никого не забыла...), приветствую! Что б ни одному фэндому обидно не было, призываю общий дух творческого декаданса .