«Гон», Джеймс Поттер/fem!Северус Снейп

[rendom-house]

Пускай и здесь будет

Название: «Гон»
Автор: Rendomski
Пейринг и герои: Джеймс Поттер/fem!Северус Снейп, Рем Люпин.
Категория: гет (технически)
Рейтинг: R
Жанр: AU, драма
Размер: мини
Предупреждения: кроссгендер.
Саммари: Джеймс Поттер находит причины для возвращения домой.
Дисклаймер: все персонажи принадлежат Дж. К. Роулинг.
Примечание: написано на челлендж «ГП-кроссгендер» на форуме Slashworld.

Когда маггловское Би-Би-Си неожиданно сообщило о побеге из тюрьмы заклятого врага, в далёком и не имеющем больше значения прошлом — лучшего друга, Джеймс Поттер понял, что судьба велит ему возвращаться в Англию. Дом в Годриковой Лощине так и стоял полуразрушенный, заколоченный, поблекше-пустой: даже за двенадцать лет никто на него не позарился. Джеймс переночевал на их с Лили и Гарри могиле в обнимку с воспоминаниями, положив под голову гостеприимно поприветствовавшие его кошмары, и с утра приступил к поискам беглого преступника. У Джеймса была отличная идея, откуда стоит начать.
Рем так и не двинулся никуда из старого домика в Йоркшире, который оставили ему родители. Яблоневый сад одичал и состарился будто бы вдвое — как и сам Рем, невольно подмечает Джеймс из укрытия. Через пару дней он дожидается, когда Рем аппарирует по своим делам, и обыскивает дом от чердака до глубокого, оставшегося ещё от предыдущей, более основательной постройки, подвала, куда Рем запирается в полнолуние. Но ни малейшего признака, свидетельствовавшего бы о пребывании здесь Сириуса Блэка, обнаружить не удаётся.
— Где он? — исступлённо спрашивает Джеймс, подкараулив возвратившегося хозяина, ухватив его сзади и наставив палочку.
— Я тоже рад, что ты не умер, Джеймс, — в обыденном спокойном тоне Рема звучит нотка укоризны, и руки Джеймса опускаются сами.
— Прости, — бормочет он, и, уже оказавшись в объятиях Рема: — Я сам двенадцать лет был уверен в обратном.
Постаревший — оборотни стареют быстро, — начавший седеть Рем устало улыбается, и там, где вроде бы оставалась лишь табличка «здесь были тепло и радость», снова обнаруживаются забытые чувства.
— Я вернулся, чтобы разыскать Сириуса.
Улыбающиеся губы Рема складываются в жёсткую линию, янтарные глаза сужаются волчьим прищуром.
— Здесь его нет. Он понимает, что здесь ему делать нечего.

В доме Рема всё грубовато, шершаво и уютно, как покрытые облетающей чешуёй лишайника яблоневые поленья, которые Джеймс подкладывает в маленькую печку для готовки.
— Профессор Дамблдор пригласил меня в Хогвартс преподавать защиту от тёмных сил.
— Луни, это здорово. Ах, простите, пра-афессор Луни, — манерно тянет Джеймс. Нарочито насупившись, Рем ставит перед ним полную тарелку и разливает по глиняным кружкам пахнущую можжевельником настойку.
— Для вас — шеф-повар Луни. И цирюльник Луни скоро. Когда ты в зеркало смотрелся последний раз? Тебя в Хогвартс даже лесничим не возьмут.
Джеймс скребёт заросший подбородок.
— Говоришь, я тоже обзавёлся маленькой мохнатой проблемой? А твоя, как, не помеха?..
— Думаешь, директор собирается делать о моей проблеме публичное заявление первого сентября? Буду сидеть на зельях.
— Что, проклятие с места преподавателя защиты никому снять так и не удалось?
— Старая добрая традиция, однако... Но меня пригласили ещё и из-за Сириуса. Говорят, он сбежал, чтобы убить Мальчика, который выжил.
В молчании Джеймс тщательно дожёвывает свой кусок.
— Значит, Хогвартс?
Рем понимающе кивает.
— Ты рассказал кому-нибудь про то, что Сириус — анимаг?
— Нет, я...
— И не надо. Пускай у нас будет преимущество. Рем, я хочу покончить с ним собственноручно. Отомстить за Лили, за Гарри, за Пита. Мы знали его, как никто другой, мы должны были почувствовать, что с ним творится неладное...
— Должны были, — мрачно соглашается Рем. — Во всяком случае, когда он отправил Снейп в Визжащую хижину, уж точно следовало насторожиться, что Сириус слишком легкомысленно относится к возможному убийству.
— Стерверина-то сама напросилась... — машинально огрызается Джеймс и сам себя обрывает. Давать волю забытой детской вражде теперь точно неуместно.
Рем задумчиво усмехается.
— Она, кстати, тоже преподаёт в Хогвартсе. Снейп, представляешь?
— Снейп в Хогвартсе? Готов был бы биться об заклад, что уж кто, а она к этому времени давно будет в Азкабане.
— В Азкабане, — тоном школьного старосты заявляет Рем, — окажемся мы, если нам всё-таки удастся найти и убить Сириуса.
Джеймс приподнимает кружку с можжевеловой настойкой.
— Тогда за то, чтобы нам было за что попасть в Азкабан.
И Рем поддерживает его тост, как поддержал бы, даже будучи школьным старостой.

Хогсмид этой зловещей осенью изменился, будто отражённый в глади тёмного неухоженного пруда. От оцепления дементоров вокруг Хогвартса и в солнечном сентябре тянуло стылым холодом, а уж к концу октября любой туман отравлен унынием, и за каждым углом мерещатся драные чёрные плащи. «Кабанью голову» наводняют мрачные личности, один другого подозрительнее: охотники за вознаграждением за голову беглого преступника, которые хмуро косятся на конкурентов, подозревая в них замаскированных авроров, а замаскированные авроры оглядывают сброд, надеясь выявить замаскированного Сириуса Блэка или хотя бы его возможных сообщников. На Хэллоуин вся братия сообща распивает внизу, в общей зале трактира, горланя и перевирая старые песни, только Джеймс Поттер сидит у себя в комнате. Он не дурак погалдеть с остальными, чары изменения внешности держатся на славу, только что Хэллоуина он не празнует.
Этим вечером вспыхивает камин, запыхавшийся Рем лаконично сообщает:
— Он был в Хогвартсе. Сбежал, все на ушах, — и исчезает.
Джеймс хватает палочку, аппарирует на окраину Хогсмида и, перекинувшись в оленя, бросается в лес. Они с Ремом давно продумали все лазейки и уязвимые места. Сириус не сунется ни через зачарованную ограду, ни через бдительно охраняемые ворота, а вот через лес, проскользнув псом мимо стражей-дементоров — вероятнее всего. Джеймс пробирается к границе Хогвартса звериными тропами, принюхивается и выфыркивает туманный воздух, осторожно выбирает путь вдоль опушки, чтобы не запутаться раскидистыми рогами. Со стороны Хогвартса доносятся звонкие в ночной тиши крики, мелькают огни. Шкура нервно подрагивает от менее ощутимой в животном обличии, но всё же раздражающей близости дементоров. И тут на прогалину выскакивает лань, будто сотканная из серебристого фосфорецирующего тумана. Задние ноги Джеймса подгибаются, он способен лишь ошалело наблюдать, как фантастическое животное медленно ступает навстречу ему, шаг, другой, Джеймс вытягивает шею, чтобы потереться носом о нос, проходит сквозь слабо светящуюся субстанцию.
Призрак.
Патронус.
Лили.
— Лили! — обернувшись человеком, взвывает Джеймс раненым зверем. — Лили!
Патронус кидается в сторону, растворяясь. Джеймс лихорадочно озирается, бросается напролом в ту сторону, откуда, предположительно, появилась серебристая лань.
— Лили!
Она не может, не может быть далеко! Она где-то рядом, вызвала патронуса, чтобы уберечься от дементоров...
...пренебрежительный холодный смех. «Лили, бегите, я задержу его!..»
Только не сейчас! Джеймс заглатывает полную грудь ночного тумана, чтобы устоять, не потерять сознание.
— Лили!
Яркая вспышка заслоняет дорогу, ударившее в грудь заклинание опрокидывает Джеймса в жёсткие кусты.
— Нет!
Мантия завихряется вокруг стройной женской фигуры далеко впереди, взметаются волосы, убегающая незнакомка — или не незнакомка? — стремительно скрывается за деревьями.
— Лили!
Студёное отчаяние туманом ползёт вдоль земли, захлёстывает с головой, погружает в холодный смех и отчаянные крики. Нет, нет же, это неправда, ошибка, Лили жива, Лили, быть может, была жива все эти годы, а он, как дурак, бежал от трагедии, от прошлого, от себя, от неё... Не радостное, слишком больно ранящее открытие, чтобы суметь, как когда-то, вызвать Патронуса, но достаточное, чтобы сбросить навеваемое дементорами тоскливое наваждение, подняться и побежать вслед таинственной женщине — и лишь мельтешение зловещих чёрных нечеловеческих фигур заставляет Джеймса отступить.
— Я видел Лили, — сообщает он заглянувшему с утра навестить его Рему, отпивая огневиски прямо из бутылки и всё ещё стуча зубами о горлышко. Рем, с недвусмысленным выражением покачав головой, бутылку забирает.
— Я не пьян — я не был пьян! — и я видел лань! Патронуса Лили.
— Лань или олень в качестве Патронуса не редкость. Олень издавна считался животным-покровителем у... — Рем обрывает речь, понимая, что сейчас не время и не место для лекции, и с видимым сожалением ставит бутылку на пол у изголовья кровати, вспоминая, что время и место для лекции не за горами. Он явно глаз не сомкнул, а скоро уроки.
— Ты прав, — Джеймс запоздало спохватывается: — Кто-нибудь пострадал?
— Нет. Сириус проник в башню Гриффиндора, по-видимому, намереваясь разделаться с Невиллом, но все дети были на праздничном пиру.
— К счастью.

Женщина с патронусом-ланью понемногу перестаёт занимать мысли Джеймса. Он нападает на след крупного пса и снова погружается в охотничий азарт. Ему удаётся обнаружить прибежище Сириуса в пещере в горах, много человеческих и собачьих следов вокруг, но остывших, Джеймс опаздывает, отстаёт на шаг и бывший друг, заклятый враг ускользает меж пальцев. Прерывают они с Ремом розыски лишь на Рождество, позволяя себе передышку в ветхом йоркширском домике. Потратив несколько часов на практически не возымевшие успеха попытки согреть выстуженное пустое жильё, они располагаются прямо на кухне у печки, прижавшись боком друг к другу, греясь крепким чаем с можжевеловой настойкой и предаваясь расслабленному безделью.
— Наша мародёрская карта? До сих пор ходила по рукам? Вот здорово! Луни, как ты её нашёл?
— Не поверишь — конфисковал у Невилла Лонгботтома.
Порой Джеймс ловит себя на почти что обиде: почему Волдеморт не мог отправиться первым делом к Лонгботтомам и напороться на Мальчика, который выжил и победил Тёмного Лорда, — или на предсмертное проклятие Августы Лонгботтом, как поговаривали? У суровой старухи, матушки Френка, глядишь, правда хватило бы пороху и Волдеморта извести... Почему вначале он должен был убить Лили и Гарри, которому злосчастной судьбой всего-навсего довелось родиться почти в один день с сыном Лонгботтомов и попасть под условия пророчества? По чьей прихоти не Гарри оказался Избранным, на худой конец? Но мальчик-то, напоминает себе Джеймс, виноват в случившемся уж точно в последнюю очередь.
— А расскажи-ка о Невилле Лонгботтоме.
— Невилл — очень славный парень. Плюнь в глаза тому, кто будет пересказывать тебе те старые байки, что, дескать, Сам-знаешь-кто не справился с Лонгботтомом, потому что малец родился ещё более могучим тёмным волшебником. К нему не липнет ни чёрная магия, ни хоть капля тщеславия по поводу своей репутации. Алиса правильно сделала, что всеми силами до школы держала мальчика подальше от шумихи — тем более, что после гибели Френка ей не хотелось привлекать лишнего внимания.
Джеймс задумчиво кивает, ему уже известно, что Френк погиб вскоре после окончания войны во время нападения оставшихся на свободе Пожирателей во главе с Беллатрикс Лестрейндж, сумасшедшей кузиной Сириуса... Блэки, куда ни глянь, всегда за Волдемортом стояли Блэки — а всё же, кто мог подумать, что и Сириус поддастся зову крови или...
— На Алису как раз он очень похож, даже зелья ему точно так же не даются...
...был бы Гарри похож на Лили? Джеймсу тогда, естественно, хотелось, чтобы мальчишка пошёл в него, не понимал, самодовольный болван, насколько радостнее видеть перед собой любимого человека...
— ...неудивительно, что боггарт у запуганного мальчика принимает облик Снейп.
Джеймс хмыкает, старательно заталкивая горькие пьяные размышления подальше.
— Бедолага, как я его понимаю. Я, кажется, видел Снейп мельком в деревне, она же едва изменилась: такая же чёрная, тощая, страшная...
— Ну...
— И по характеру, надо понимать, такая же зараза, какой была?
— Как бы тебе сказать...
Уже интересно не столько слушать, сколько наблюдать, как по щекам и шее Рема расползается пунцовый румянец. Да не угораздило ли его?.. А то, говорят, сплошь и рядом бывает: встретятся бывшие однокурсники, посмотрят: в школе была зараза и чучело, а, глядишь, совсем ничего женщина выросла, и начинается... Бывает так, говорят, у других людей...
— Раскалывайся, Рем, — с натянутой улыбкой прерывает его мямление Джеймс. — Что-то ты недоговариваешь...
— Да подшутил я над Снейп едва ли не в первую неделю по-дурацки. Вот твоё дурное влияние, не иначе. Когда Невилл признался, чего он боится сильнее всего, я подговорил его представить Снейп в наряде ведьмочки с обложки «Ведьмополитена», который конфисковал уроком ранее. Представляешь, что творилось, когда боггарт принял форму Снейп в таком, гм, туалете, и какие слухи потом ходили...
Джеймс хохочет до слёз.
— Дурень ты великовозрастный. Она мне зелье от ликантропии варит, а я её так ославил.
— Луни, — едва не икая от смеха, выдавливает Джеймс, — если бы она велела симпатичной ученице представить тебя одетого лишь в рождественскую гирлянду, ты бы затаил на неё обиду? Не вижу никакого криминала. Просто это Снейп, какой была, такой и осталась. Ни капли чувства юмора, лишь чувства сарказма хоть по бочонкам разливай.
— Она — дама, как-никак. Над МакГоннагал так пошутить и в голову никому не пришло бы.
— Потому что это МакГонагалл — дама до кончиков когтей, пардон ногтей, а тут — Снейп...
После Нового года луна округляется. Рем не в Хогвартсе, и тащиться в школу ради порции зелья незачем, поэтому они с Джеймсом ночью уносятся в запорошенную снегом пустошь: просто бегут, играют, позволяют звериным натурам выбеситься. Под утро измотанный Джеймс заваливается на кушетку, не в силах пошевелить ни конечностью, и ему больше не хочется ни умирать, ни отправляться в Азкабан.

Снейп приходит к нему в Хогсмид, как ни в чём не бывало. Однажды вечером Джеймс возвращается из вылазки в Лютный переулок, где пытался разведать, не ходят ли какие свежие слухи о Сириусе, а возле уютно пощёлкивающего дровами камина сидит себе на табурете Снейп, будто невозмутимая драная уличная кошка, проникшая в комнату. Руки её пусты, и Джеймс сдерживается, не выхватывает палочку: глупо было бы спровоцировать стычку самому.
— Снейп.
— Поттер, — она зло усмехается, уставив на него немигающие тёмные глаза. — Не будь ты Поттер. Пока всё волшебное сообщество скорбело по падшим, пока твои друзья оплакивали тебя, искали возмездия за твою гибель, ты отсиживался, как последний трус. А теперь вознамерился поймать Блэка и возвратиться с надлежащей помпезностью?
Джеймс смеётся, потому что догадки Стерверины о его мотивах поистине смехотворны, ни капли не повзрослела, старушка, и нет у этой змеюки яда, которым он сам не травил бы себя в течении многих лет.
— Проследила за Ремом, Снейп? Вынюхиваешь и докапываешься, как всегда, неймётся тебе?
Скинув тёплый плащ, Джеймс притягивает стул и садится вразвалку напротив. Снейп склоняет голову. Какая там кошка — нахохлившаяся ворона: тощая, носатая, как всегда в чёрном, длинные патлы неопрятно блестят. Типичная старая дева, да родилась она такой. Впрочем, на фоне заросшего, чёрте во что одетого Джеймса: вылитого бомжа, да и пахнет от него, небось, не розами — и Снейп наверняка выглядит чопорной учёной дамой.
— Не совсем. Я давно знаю, что ты жив. С Хэллоуина.
Смех застревает Джеймсу поперёк горла. Он тупо пялится на незваную гостью и, нет, ни за что не решается задать самый главный вопрос. Нет, только не Снейп...
— Как ты спасся? — интересуется она уже без издёвки, напротив, с толикой задушевности.
— Сам не знаю. Волдеморт просто не убил меня, только оглушил. Лили убил, Гарри убил, а я, видишь, такое ничтожество, что Волдеморт и тот мною побрезговал! — срываясь, кричит Джеймс, но Снейп невозмутима, только чуть кривится при упоминании имени Волдеморта. — А потом он разнёс дом каким-то заклинанием, и я, наверное, на автомате аппарировал, чуть расщепился, попал в маггловскую больницу. Когда смог встать на ноги и сбежать оттуда, только и узнал, что Невилл Лонгботтом выжил, Волдеморт исчез, а мы умерли — и решил оставить всё, как есть. Мы умерли. Все, кто был мне близок, пали жертвами или оказались предателями, или же я подозревал их в предательстве. Но возмездия мне не хотелось, равно как и пустого сочувствия. Так я и подался к магглам, потом совсем уехал, перебивался как-то... пока не услышал о Сириусе.
Было отчего-то на удивление естественно и успокаивающе сидеть рядом и рассказывать почти чужому человеку, но одновременно старой, не требующей лишних объяснений знакомой о нелёгких вещах, теряющих свой гнетущий вес с каждым словом.
— Тебе тоже, должно быть, пришлось нелегко? Вы с Лили с детства были близкими подругами...
Снейп фыркает.
— Каждая женщина в глубине души хоть немного, но сука, Поттер. Такого явления, как женская дружба, не существует.
Джеймс неожиданно и неуместно прыскает. «Не существует, как сисек Снейп», выразился бы он когда-то. Но нынешняя компания, пожалуй, не самая подходящая для подобных идиом. У Снейп, как он сам не так давно объяснял, чувство юмора отсутствует. Джеймс украдкой бросает вгляд, пытаясь выяснить, насколько старая призказка оправдана теперь, но под перелиной особо не разберёшь. Впрочем, если не разберёшь, значит, не так уж необоснована...
— Тогда, на Хэллоуин, — не столько собирается с духом, сколько, напротив, расслабляется Джеймс, — в лесу я ведь напоролся на тебя, да?
— На меня, — без издёвок и умствований покорно признаёт Снейп.
— Значит, это у тебя патронус... как у Лили, — они ступают на топкую почву, и говорить не легче, нежели переставлять стремительно увязающие ноги. — Я не знал. Давно?
— Всегда.
Джеймс зажмуривается на миг, не зная, смеяться или плакать. Снейп была права, все женщины — суки, и Фортуна — наипервейшая из них, раз уж самое близкое к Лили, что у него осталось — это Снейп. Он чувствует неловкое, нежное прикосновение к волосам. Подавшись вперёд, он осторожно потирается носом о нос сидящей напротив женщины, и на сей раз перед ним не призрак и не туман, а настоящая женщина из крови и плоти, чья горячая рука уже некоторое время лежит у него на бедре. Джеймс охватывает губами приоткрытый рот Снейп, притягивает её к себе — сколько, сколько времени он не обнимал так, не искал близости с женщиной? Мысли теряются в глубине памяти, где, должно быть, ему улыбается Лили, которую вспоминать Джеймс сейчас не хочет, а хочет просто забыться между охотно раскинутых длинных ног женщины, которая сейчас рядом, которая подаётся навстречу с каким-то растерянным стоном, когда Джеймс запускает руку в мокрые насквозь трусики. А у него самого кровь хлынула вниз, кажется, ещё в тот самый момент, когда он ощутил на бедре жаркую уверенную руку. Джеймс спускает Снейп со своих колен, она успевает вытащить из трусиков лишь одну, призывной нагой белизной сверкнувшую ногу — и он нетерпеливо валит её на кровать, задирает подол мантии, рывком входит, заставляя эту злоязыкую, невозмутимую женщину вскрикнуть, всхлипнуть; мелькает и исчезает мысль, что стоило бы с ней помягче, но нет, возможно только так, только судорожно вбиваться в скользкую узкую глубину, пока накрывающая с головой похоть не выплёскивается, принося почти болезненное облегчение.
— Ты что, всё, Поттер?
Джеймс мычит что-то неопределённое. Ему до одури хорошо.
— Сколько это было, какие-то полминуты, не дольше?
Он неохотно приподнимает голову, пытаясь собрать мысли в фокус и понять, чего эта зараза Снейп от него добивается..
— Полминуты! — визгливо хохочет под ним Снейп. — Полминуты! Ну надо же, продать душу дьяволу, двум дьяволам ради каких-то жалких полминуты!
У неё самая настоящая истерика, Снейп то хохочет, то рыдает, уткнувшись Джеймсу в плечо, затем, резко оттолкнув его, вскакивает и аппарирует прямо из комнаты, как есть, чёрные трусики болтаются на левом полусапожке.

Весна для Джеймса Поттера наступает чуть раньше, чем сходит снег, журчат ручьи и начинается прочая романтическая дребедень, но дребедень эта окончательно сносит ему голову. Он грызёт набухающие почки, равно в человеческом и в животном обличии, и пишет хранящей упрямое молчание Снейп дурацкие записочки. Стервери... тьфу, Сервери... Северина же, и не назовёшь её по-человечески, Рина, что ли?
«Снейп! — торжественно обращается он наконец. — Твой бурный восторг на спринтерской дистанции был неповторим. Не желаешь ли попробовать более длительный забег?»
Дамблдору, кажется, весна тоже последние мозги отшибла, безо всякого пиетета заявляет Джеймс Рему, узнав, что директор на один день назначил и поход учеников в Хогсмид, и квиддичный матч. В суматохе снующих туда-сюда школьников Сириусу ничего не стоит снова прошмыгнуть на территорию Хогвартса... или господин директор, как всегда, не так прост, как пытается казаться? В любом случае, упускать такой случай Джеймс почитает за грех.
— Это кому здесь мозги отшибло? — ошеломлённо выпаливает Рем, когда Джеймс излагает свой план. — Да, засиделся ты...
Джеймс легкомысленно отмахивается, и, скомкав бумажный пакет от хлеба, высоко подкидывает его, ловит, причудливо вывернув кисть. Ему кажется, что о его личности в Хогсмиде не догадывается только слепоглухонемой. Снейп знает, ещё не зря она поминала какого-то дьявола, Дамблдор наверняка знает, по-прежнему замаскированные авроры обмениваются с ним слишком уж вежливыми кивками. И Сириус к этому времени просто не может не знать, сколько раз их следы, человечьи, собачьи и оленьи переплетались этой зимой.
Выходку Дамблдора Джеймс воспринимает как вызов — и нутро подсказывает ему, что Сириус уклоняться тоже не станет.
В решающий день гриффиндорцы — как и их родители в Хогвартсе много лет назад — стараются не спускать со своего ловца глаз. Но Джеймс, оленем проскочив мимо оцепления дементоров, подстерегает всё-таки совсем мелкую ещё рыженькую, немного похожую на Лили, девчонку, младшую из детей Артура и Молли Уизли, усыпляет её заклинанием и выпивает Многосущное зелье. Поначалу он здорово волнуется: летать в непривычном лёгком теле, да ещё сто лет на метлу не садился, но хлёсткий встречный ветер быстро срывает всю неловкость. Джеймс парит, созерцая весь стадион, выглядывая своего противника, едва не забывая бдить в ожидании золотистой искры снитча. Он юрко уворачивается от бладжера, подставляя под него слизеринского загонщика, закладывает в воздухе дерзкий финт, под приветственный гул машет гриффиндорской трибуне обеими руками, крепко зажав метлу между ног, в толпе мелькает округлое лицо со знаменитым шрамом на лбу — Невилл Лонгботтом таращится на девчонку-ловца, приоткрыв рот. Похоже, в долгу за причинённые неудобства у юной Джинни Уизли Джеймс не останется. Хотя нет, развязное подмигивание слизеринской деканше не сойдёт с рук им обоим: Снейп, вне всякого сомнения, узнала неподражаемый стиль его полёта и мечет в Джеймса яростные взгляды, а сиськи у неё всё-таки есть, и он почти жалеет, что неугомонный снитч, к которому он устремляется, не годится для того, чтобы игриво закинуть его в декольте дамы сердца... или чего там ещё. Но снитч виляет в сторону, а Джеймс летит по прямой, с силой ударяя древком метлы в грудь застывшего, как изваяние, огромного чёрного пса, сбивает зверя с пустой скамьи, спрыгивает с метлы, нанося ему ещё один удар, и только тогда вспоминает, что сам он — не взрослый мужчина, а мелкая девчонка лет тринадцати. Но Сириус и не думает давать сдачи. Чёрный пёс превращается в совершенно безумного вида лохматого мужчину, который лающе хохочет, приговаривая почему-то:
— Живой! Всё-таки ты живой и настоящий!

— Конечно, я видел твои следы. Но я был уверен, что у меня просто крыша едет, и пытался не зацикливаться, — Сириус стучит по лбу. — У меня, знаешь, с Азкабана ещё мозги не в порядке. Вы не стесняйтесь, говорите, если я опять крыс жрать начну или что ещё чудить.
— Жалко всё-таки, что Питера мы упустили, — вздыхает Рем, а двое других хором отзываются:
— Заткнись!
Этот ритуал повторяется регулярно: кто-то из них сожалеет о неудавшейся погоне за выявленным настоящим предателем, а остальные двое делают вид, что ничего стоящего внимания не произошло.
Мародёры снова вместе, и пускай мир содрогнётся.
— Стерверина, — Сириус чутко вскидывает лохматую голову, ещё немного — и уши торчком поставит. Действительно, Снейп, задрав нос и демонстративно делая вид, что не замечает троих рассевшихся на солнышке приятелей, проходит мимо.
— Привет, Снейп, — дружелюбно окликает её Джеймс.
Снейп останавливается и оборачивается, одаряя Джеймса полной презрения ухмылкой.
— Поттер, — цедит она, — не будь ты Поттер. Жалкие полминуты удовольствия и девять месяцев проблем.

Обескураженный вид Поттера с лихвой восполняет Северине самое меньшее пару лет из тех, которые она жила под гнётом вины, будучи уверена, что подставила человека, с которым её связывал долг жизни. Своего единственного, неповторимого и невыносимого.
Долг жизни она, получается, ему всё же вернула, вымолив свою плату у Тёмного Лорда. А теперь готова вернуть ему жену — если пожелает — и ребёнка.
Рука сама, невольным извечным жестом каждой будущей матери ложится на живот, и с неловкой нежностью Снейп шепчет:
— Гарри.