Мастер трансфиругации (C).
По словам одного из монстров фэндома «фанфик отличается от других жанров тем, что сразу пишется с целью вызвать оргазм мозга у читателя и автора.»(С)
Считайте это первым предупреждением. Автор, во всяком случае, уже
.
И чего-то меня заклинило на латинских названиях...
Название: «Caritas»
Автор: Rendomski
Пейринг: Уолтер/Интегра
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: дарк / романс
Размер: мини
Предупреждения: Юст, кинки уровня чистейшего G (включая длинные предложения), остальной рейтинг — за сопуствующие обстоятельства.
Саммари: «Caritas» в переводе с латыни — милосердие, забота, любовь; ценить нечто превыше всего. После нападения Валентайнов Интегра оказывает последнее милосердие своим людям. Уолтер заботится об Интегре, в меру своего разумения.
Дисклаймер: все персонажи принадлежат Хирано, ни на что не претендую, просто развлекаюсь.
читать дальшеЛилии стали
В руках его расцвели.
Кровь и ладан в их аромате.
Рок-орден Тампль «Жанна д'Арк»
По опустевшему — вернее, обезлюдевшему — особняку звук выстрелов разносится особенно гулко. Мерные, неторопливые, один за другим с продолжительными паузами на перезарядку через каждые шесть.
Шестьдесят восемь, шестьдесят девять — настырный счётчик щелчками где-то в районе виска педантично отмечает каждый выстрел, взвинчивая, затягивая неведомую пружину. Когда счёт заходит за семьдесят, Уолтеру едва хватает выдержки спокойно и лаконично дать указания новоприбывшей охране и только тогда поспешить к Интегре.
Семьдесят восемь, семьдесят девять... Интегра дико озирается посреди превращённого в поле битвы — или бойни — коридора, глядя то ли поверх запотевших очков, то ли через них — разницы уже наверняка никакой. Лицо перекошено в напряжённом прищуре, леди всё силится разглядеть рефлексивное шевеление недобитого упыря, различить характерное утробное ворчание, нервно дёргается при появлении Уолтера. Мисс Виктория, верный оруженосец, держится чуть поодаль и пытается не выдать себя ни звуком, только по щекам предательски катятся крупные слёзы. Уолтер шёпотом отсылает её. По приблизительным подсчётам, в «Хеллсинге» должно было находиться чуть больше, чем семьдесят девять человек, но оставшихся то ли очень удачно расчленила маленькая вампирша, то ли они ещё угасают где-то по углам — не суть, с ними найдётся кому разобраться. Немёртвые бывшие сослуживцы волнуют сейчас Уолтера меньше всего.
— Это всё, сэр Интегра. Больше ничего не осталось.
Тон невольно получается вызывающе лёгким и будничным, словно речь идёт о десятке подписей, которые директору «Хеллсинга» нужно было проставить на каких-то маловажных документах исключительно ради соблюдения формальностей. Интегра, замерев, стоит посреди коридора минуту, другую. Уолтер не может прочесть ни единой эмоции в погасшем взоре, в одеревеневшем лице. Леденящим ужасом подкрадывается мысль, что Майор безошибочно нашёл слабое место Интегры: её организация, её люди — куда следовало нанести беспощадный удар; что её сломали, и стоит ему, Уолтеру, отойти от леди хотя бы на пару шагов, как она поднимет револьвер к виску и спустит курок в восьмидесятый раз. Стиснув её плечо, сильнее, может, нежели необходимо, Уолтер ведёт машинально переставляющую ноги хозяйку к себе в кабинет, запертый и нетронутый, чудом уцелевший уголок без следов погрома или крови — кроме той, что щедрыми мазками изукрасила одежду самой Интегры, что крапинками брызг подсыхает на её лице, что увязла в длинных волосах. Покорной, слишком покорной куклой Интегра позволяет усадить себя на стул, высвободить из ватных пальцев револьвер. Шок. Уолтеру десятки раз доводилось выводить людей из подобного состояния, но никогда, даже на первых порах, не боялся он так допустить промах, неверное движение, будто перед ним нежный, готовый от малейшего неловкого прикосновения обронить лепестки цветок, а не его несгибаемая, прошедшая огонь и воду леди.
Уолтер преклоняет колено, берёт её за руки. Правая холодна тем особым стылым холодом плоти мертвеца, что всегда на градус прохладнее воздуха, будто смерть, не довольствуясь одной жертвой, принюхивается, вытягивая тепло из окружения. Жар левой обжигает даже сквозь два слоя перчаток, жар руки, в которой только что был зажат раскалившийся от стрельбы револьвер. Запахи палёного шёлка, крови и пороха будоражащими, обостряющими восприятие пряностями вплетаются в знакомый букет ароматов: табачный дым, ваниль, более острая, чем обычно, нотка девичьего пота. Уолтер выбирает вначале левую руку, стискивает между своими, успокаивая, оттягивая жар, расслабляющим нажимом приглаживает по костяшкам, разминает её пальцы, всё норовящие скрючиться, обхватить рукоятку и спустить курок. Тонкая выделанная кожа легко скользит там, где белый шёлк остался неосквернённым, но неприятно запинается, трётся о бордово-бурые пятна, и, в очередной раз наткнувшись на препятствие, Уолтер не то что даже решается — руки действуют как-то совершенно произвольно, будто совершают само собой разумеющийся рутинный поступок, а не переступают преграду приличия, которая блюлась годами. Пряжка под девичьим запястьем расстёгивается легко, Уолтер, затаив дыхание, стягивает шёлковую измаранную перчатку, выворачивая наружу, в любой момент ожидая возмущённого возгласа Интегры, ошеломлённой дерзкой выходкой, — но потускневший взгляд по-прежнему отстранён, загорелая рука с единственным пятнышком родинки над указательным пальцем остаётся безвольной, словно без костей, хотя те проступают безукоризненно прямыми очертаниями, переплетённые изысканным узором синеватых венок, переходят в округлые костяшки, в меру набитые годами терпеливых тренировок. Он разминает, перекатывая в пальцах, каждый сустав, растирает точёные фаланги. Осторожно, будто тонкий до полупрозрачности фарфор, Уолтер укладывает расслабленную кисть обратно хозяйке на колени и, осмелев, стягивает перчатку и с другой руки. Эту тоже нужно расправить между своими ладонями, согреть, передавая забранное у её сестры тепло, восстанавливая равновесие, — но руки Уолтера горят уже собственным огнём в удушении ставших впервые за десятилетия поразительно неудобными перчаток. Не даёт покоя, пугая и возбуждая одновременно, мысль о том, что Интегре не может не передасться лихорадочный накал и трепет его прикосновений, что даже ошеломлённая разыгравшимся наяву кошмаром, она не может не ощутить его жажды бездумно обнажить руки и влиться пальцами между тонких костей, живая кожа к коже, чтобы нервы онемели от избытка ощущений, как от удара током. Непосредственно осязать притягательную бархатистость тыльной стороны её кисти, дразнящее перекатывание чуть выступающих местами вен; мельком, мимолётным фривольным намёком пробежаться туда, обратно между средним и указательным пальцами, впервые вытянув бок о бок, сравнить свою удлинённую кисть с резко выступающими костями, узловатыми суставами, сильными пальцами, тонкими чёрточками шрамов, складывающимися в загадочные иероглифы — будто печать присягнувшего на верность опасного оружия — и её крупную, как для женщины, но всё равно обманчиво изящную и женственную на его фоне руку; проверить, насколько гармонично сочетается золотистый здоровый летний загар и потемневшая от возраста увядающая кожа. А там, глядишь, Уолтеру достанет смелости скользнуть и вниз, в сокрытую от взгляда ладонь, познать контраст шероховатых, намозоленных оружием подушечек и нежной чувствительной середины ладони, вслепую проследить на ощупь борозду линии жизни и неумело, хотя бы приблизительно попытаться угадать будущее — изводящее томление, однако, требует бесцеремонно вывернуть ладонь, пролить на пророческие письмена свет, прочитать каждое начертание, будто безвкусно подглядывая в конец книги. Или просто исступлённо прильнуть собственной ладонью, линия к линии, и сопоставить, сколько ещё суждено им совпадать: миллиметров, дней, часов, минут?
Но вне утягивающего за собой наваждения Уолтер уже закончил разминать длинные пальцы и медлит на самых кончиках с коротко обрезанными безупречными ногтями: кажется, единственной чертой Интегры, оставшейся безупречной после её кровавого шествия. Может, поэтому Уолтеру мнится, будто лишь через прикосновение к ним возможно заставить её перешагнуть через потрясение, заставить прийти в себя, вернуть прежнюю гордую леди, а если ничего не выйдет, если ему придётся всё-таки смириться и уложить на колени и эту руку, не добившись ответа, то накатывающееся отчаяние, затягивающаяся в виске пружина способны толкнуть его на самые крайние действия, хотя бы и назвать Интегре в лицо имя предателя, выбить клин клином, потрясение ещё большим потрясением. Пускай ответом будет отрицание, ярость, недостающий восьмидесятый выстрел — только пускай будет ответ, а не это бездействие и молчание. И тут смуглая кисть, наконец, оживает — сердце Уолтера ёкает от пронзительного торжества, — кончиками пальцев Интегра успевает слабо ухватить за его пальцы: то ли несмело пожимая в немом жесте благодарности, то ли пытаясь удержать, но его рука выскальзывает. Спешно поднимаясь на ноги, Уолтер ловит себя на мимолётной надежде немыслимым образом удержаться, когда их пути разойдутся, когда жизнь его вывернется наизнанку, подобно давешней перчатке, вот так же на секунду замереть на кончиках её пальцев.
Он избегает даже в мыслях упоминать всуе грызущее его противоречие, при котором память о каждом самом незатейливом прикосновении переполняет тебя годами, но вместе с тем кажется, что целой вечности, проведённой рядом, не хватит, чтобы удовлетворить томительную тоску.
— Я принесу вам плед. И чашка горячего чая, думаю, тоже не помешает.
Уолтер скрывается за дверью, не дожидаясь позволения. Разгоревшееся в поостывшей было с годами крови пламя слишком жадно, чтобы довольствоваться его сдерживаемым пристойным размеренным дыханием, и вспыхнувший на впалых щеках румянец тоже грозит выдать Уолтера с головой. Пламя желания, пламя недавно выигранного рискованного поединка — и пламя свежей, незамутнённой ненависти: к Майору, нанёсшему удар с точностью безумного гения, к Айлендзу, в своей безжалостной справедливости невольно довершившего этот удар, разворотившего и без того глубокую рану. Но, может, оно лишь к лучшему. Первый раз — он всегда самый болезненный, затем изнурённая плоть теряет чувствительность, зарастает мозолями натёртая кожа. В следующий раз Интегре терять своих людей будет легче — а лучше всего будет нанять людей, которых терять не будет так жалко; хотя бы и наёмников, войну за деньги Интегра всегда считала презренным занятием. В следующий раз поднять руку на обратившегося в нежить бывшего подчинённого, отдать приказ об уничтожении ей будет значительно легче.
Уолтер позаботится, чтобы в следующий раз ей не было больно. Почти.
Считайте это первым предупреждением. Автор, во всяком случае, уже

И чего-то меня заклинило на латинских названиях...
Название: «Caritas»
Автор: Rendomski
Пейринг: Уолтер/Интегра
Категория: гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: дарк / романс
Размер: мини
Предупреждения: Юст, кинки уровня чистейшего G (включая длинные предложения), остальной рейтинг — за сопуствующие обстоятельства.
Саммари: «Caritas» в переводе с латыни — милосердие, забота, любовь; ценить нечто превыше всего. После нападения Валентайнов Интегра оказывает последнее милосердие своим людям. Уолтер заботится об Интегре, в меру своего разумения.
Дисклаймер: все персонажи принадлежат Хирано, ни на что не претендую, просто развлекаюсь.
читать дальшеЛилии стали
В руках его расцвели.
Кровь и ладан в их аромате.
Рок-орден Тампль «Жанна д'Арк»
По опустевшему — вернее, обезлюдевшему — особняку звук выстрелов разносится особенно гулко. Мерные, неторопливые, один за другим с продолжительными паузами на перезарядку через каждые шесть.
Шестьдесят восемь, шестьдесят девять — настырный счётчик щелчками где-то в районе виска педантично отмечает каждый выстрел, взвинчивая, затягивая неведомую пружину. Когда счёт заходит за семьдесят, Уолтеру едва хватает выдержки спокойно и лаконично дать указания новоприбывшей охране и только тогда поспешить к Интегре.
Семьдесят восемь, семьдесят девять... Интегра дико озирается посреди превращённого в поле битвы — или бойни — коридора, глядя то ли поверх запотевших очков, то ли через них — разницы уже наверняка никакой. Лицо перекошено в напряжённом прищуре, леди всё силится разглядеть рефлексивное шевеление недобитого упыря, различить характерное утробное ворчание, нервно дёргается при появлении Уолтера. Мисс Виктория, верный оруженосец, держится чуть поодаль и пытается не выдать себя ни звуком, только по щекам предательски катятся крупные слёзы. Уолтер шёпотом отсылает её. По приблизительным подсчётам, в «Хеллсинге» должно было находиться чуть больше, чем семьдесят девять человек, но оставшихся то ли очень удачно расчленила маленькая вампирша, то ли они ещё угасают где-то по углам — не суть, с ними найдётся кому разобраться. Немёртвые бывшие сослуживцы волнуют сейчас Уолтера меньше всего.
— Это всё, сэр Интегра. Больше ничего не осталось.
Тон невольно получается вызывающе лёгким и будничным, словно речь идёт о десятке подписей, которые директору «Хеллсинга» нужно было проставить на каких-то маловажных документах исключительно ради соблюдения формальностей. Интегра, замерев, стоит посреди коридора минуту, другую. Уолтер не может прочесть ни единой эмоции в погасшем взоре, в одеревеневшем лице. Леденящим ужасом подкрадывается мысль, что Майор безошибочно нашёл слабое место Интегры: её организация, её люди — куда следовало нанести беспощадный удар; что её сломали, и стоит ему, Уолтеру, отойти от леди хотя бы на пару шагов, как она поднимет револьвер к виску и спустит курок в восьмидесятый раз. Стиснув её плечо, сильнее, может, нежели необходимо, Уолтер ведёт машинально переставляющую ноги хозяйку к себе в кабинет, запертый и нетронутый, чудом уцелевший уголок без следов погрома или крови — кроме той, что щедрыми мазками изукрасила одежду самой Интегры, что крапинками брызг подсыхает на её лице, что увязла в длинных волосах. Покорной, слишком покорной куклой Интегра позволяет усадить себя на стул, высвободить из ватных пальцев револьвер. Шок. Уолтеру десятки раз доводилось выводить людей из подобного состояния, но никогда, даже на первых порах, не боялся он так допустить промах, неверное движение, будто перед ним нежный, готовый от малейшего неловкого прикосновения обронить лепестки цветок, а не его несгибаемая, прошедшая огонь и воду леди.
Уолтер преклоняет колено, берёт её за руки. Правая холодна тем особым стылым холодом плоти мертвеца, что всегда на градус прохладнее воздуха, будто смерть, не довольствуясь одной жертвой, принюхивается, вытягивая тепло из окружения. Жар левой обжигает даже сквозь два слоя перчаток, жар руки, в которой только что был зажат раскалившийся от стрельбы револьвер. Запахи палёного шёлка, крови и пороха будоражащими, обостряющими восприятие пряностями вплетаются в знакомый букет ароматов: табачный дым, ваниль, более острая, чем обычно, нотка девичьего пота. Уолтер выбирает вначале левую руку, стискивает между своими, успокаивая, оттягивая жар, расслабляющим нажимом приглаживает по костяшкам, разминает её пальцы, всё норовящие скрючиться, обхватить рукоятку и спустить курок. Тонкая выделанная кожа легко скользит там, где белый шёлк остался неосквернённым, но неприятно запинается, трётся о бордово-бурые пятна, и, в очередной раз наткнувшись на препятствие, Уолтер не то что даже решается — руки действуют как-то совершенно произвольно, будто совершают само собой разумеющийся рутинный поступок, а не переступают преграду приличия, которая блюлась годами. Пряжка под девичьим запястьем расстёгивается легко, Уолтер, затаив дыхание, стягивает шёлковую измаранную перчатку, выворачивая наружу, в любой момент ожидая возмущённого возгласа Интегры, ошеломлённой дерзкой выходкой, — но потускневший взгляд по-прежнему отстранён, загорелая рука с единственным пятнышком родинки над указательным пальцем остаётся безвольной, словно без костей, хотя те проступают безукоризненно прямыми очертаниями, переплетённые изысканным узором синеватых венок, переходят в округлые костяшки, в меру набитые годами терпеливых тренировок. Он разминает, перекатывая в пальцах, каждый сустав, растирает точёные фаланги. Осторожно, будто тонкий до полупрозрачности фарфор, Уолтер укладывает расслабленную кисть обратно хозяйке на колени и, осмелев, стягивает перчатку и с другой руки. Эту тоже нужно расправить между своими ладонями, согреть, передавая забранное у её сестры тепло, восстанавливая равновесие, — но руки Уолтера горят уже собственным огнём в удушении ставших впервые за десятилетия поразительно неудобными перчаток. Не даёт покоя, пугая и возбуждая одновременно, мысль о том, что Интегре не может не передасться лихорадочный накал и трепет его прикосновений, что даже ошеломлённая разыгравшимся наяву кошмаром, она не может не ощутить его жажды бездумно обнажить руки и влиться пальцами между тонких костей, живая кожа к коже, чтобы нервы онемели от избытка ощущений, как от удара током. Непосредственно осязать притягательную бархатистость тыльной стороны её кисти, дразнящее перекатывание чуть выступающих местами вен; мельком, мимолётным фривольным намёком пробежаться туда, обратно между средним и указательным пальцами, впервые вытянув бок о бок, сравнить свою удлинённую кисть с резко выступающими костями, узловатыми суставами, сильными пальцами, тонкими чёрточками шрамов, складывающимися в загадочные иероглифы — будто печать присягнувшего на верность опасного оружия — и её крупную, как для женщины, но всё равно обманчиво изящную и женственную на его фоне руку; проверить, насколько гармонично сочетается золотистый здоровый летний загар и потемневшая от возраста увядающая кожа. А там, глядишь, Уолтеру достанет смелости скользнуть и вниз, в сокрытую от взгляда ладонь, познать контраст шероховатых, намозоленных оружием подушечек и нежной чувствительной середины ладони, вслепую проследить на ощупь борозду линии жизни и неумело, хотя бы приблизительно попытаться угадать будущее — изводящее томление, однако, требует бесцеремонно вывернуть ладонь, пролить на пророческие письмена свет, прочитать каждое начертание, будто безвкусно подглядывая в конец книги. Или просто исступлённо прильнуть собственной ладонью, линия к линии, и сопоставить, сколько ещё суждено им совпадать: миллиметров, дней, часов, минут?
Но вне утягивающего за собой наваждения Уолтер уже закончил разминать длинные пальцы и медлит на самых кончиках с коротко обрезанными безупречными ногтями: кажется, единственной чертой Интегры, оставшейся безупречной после её кровавого шествия. Может, поэтому Уолтеру мнится, будто лишь через прикосновение к ним возможно заставить её перешагнуть через потрясение, заставить прийти в себя, вернуть прежнюю гордую леди, а если ничего не выйдет, если ему придётся всё-таки смириться и уложить на колени и эту руку, не добившись ответа, то накатывающееся отчаяние, затягивающаяся в виске пружина способны толкнуть его на самые крайние действия, хотя бы и назвать Интегре в лицо имя предателя, выбить клин клином, потрясение ещё большим потрясением. Пускай ответом будет отрицание, ярость, недостающий восьмидесятый выстрел — только пускай будет ответ, а не это бездействие и молчание. И тут смуглая кисть, наконец, оживает — сердце Уолтера ёкает от пронзительного торжества, — кончиками пальцев Интегра успевает слабо ухватить за его пальцы: то ли несмело пожимая в немом жесте благодарности, то ли пытаясь удержать, но его рука выскальзывает. Спешно поднимаясь на ноги, Уолтер ловит себя на мимолётной надежде немыслимым образом удержаться, когда их пути разойдутся, когда жизнь его вывернется наизнанку, подобно давешней перчатке, вот так же на секунду замереть на кончиках её пальцев.
Он избегает даже в мыслях упоминать всуе грызущее его противоречие, при котором память о каждом самом незатейливом прикосновении переполняет тебя годами, но вместе с тем кажется, что целой вечности, проведённой рядом, не хватит, чтобы удовлетворить томительную тоску.
— Я принесу вам плед. И чашка горячего чая, думаю, тоже не помешает.
Уолтер скрывается за дверью, не дожидаясь позволения. Разгоревшееся в поостывшей было с годами крови пламя слишком жадно, чтобы довольствоваться его сдерживаемым пристойным размеренным дыханием, и вспыхнувший на впалых щеках румянец тоже грозит выдать Уолтера с головой. Пламя желания, пламя недавно выигранного рискованного поединка — и пламя свежей, незамутнённой ненависти: к Майору, нанёсшему удар с точностью безумного гения, к Айлендзу, в своей безжалостной справедливости невольно довершившего этот удар, разворотившего и без того глубокую рану. Но, может, оно лишь к лучшему. Первый раз — он всегда самый болезненный, затем изнурённая плоть теряет чувствительность, зарастает мозолями натёртая кожа. В следующий раз Интегре терять своих людей будет легче — а лучше всего будет нанять людей, которых терять не будет так жалко; хотя бы и наёмников, войну за деньги Интегра всегда считала презренным занятием. В следующий раз поднять руку на обратившегося в нежить бывшего подчинённого, отдать приказ об уничтожении ей будет значительно легче.
Уолтер позаботится, чтобы в следующий раз ей не было больно. Почти.
@темы: творчество, Hellsing, опять в брейн, инквизиции на вас нет
Уолтера жалко, конечно. Хотя приоритеты у него, имхо, кривые, так что удивляться нечему... Куда жальче Интегру, которой он, по сути, своими руками устраивает всё это веселье.
но вместе с тем кажется, что целой вечности, проведённой рядом, не хватит, чтобы удовлетворить томительную тоску
И, главное, как на заказ: на днях смотрела 2 ову и показалось, что где-то читала, как Уолтер комфортит Интегру после нашествия Валентайнов. Потом Дита подсказала, что у тебя в "Тени сомнения" было нечто похожее... А тут целый миник об этом )))
P.S. А предложения у тебя тут не трех-, а восьмиэтажные какие-то!
Вау! Как классно!
Спасибо!
Хотя для меня немного чересчур в моск Ну, вернее так: остро не хватило какой-то... реализации, что ли, мысленных кинков. А то только хуже. (( Когда так близко, почти рядом, и — не прикоснуться никогда...
Это — самый суровый БДСМ
Уолтера жалко, конечно. Хотя приоритеты у него, имхо, кривые, так что удивляться нечему... Куда жальче Интегру, которой он, по сути, своими руками устраивает всё это веселье.
Да вот именно, что своими, какая уж тут жалость... А то все у него виноваты, кроме себя любимого
И, главное, как на заказ: на днях смотрела 2 ову и показалось, что где-то читала, как Уолтер комфортит Интегру после нашествия Валентайнов. Потом Дита подсказала, что у тебя в "Тени сомнения" было нечто похожее... А тут целый миник об этом )))
Просто этот эпизод, на мой взгляд, очень страшный, едва ли не самое страшное, не считая эпического разгрома Лондона, и затрагивает сразу нескольких персонажей, причём Интегру в первую очередь. Тут просто обязан происходить какой-то эмоциональный надлом, вот уж точно: что нас не убивает, делает сильнее. Поэтому меня к этой точке регулярно и тянет.
P.S. А предложения у тебя тут не трех-, а восьмиэтажные какие-то!
Как для себя старалась
P.P.S. Только не надо мне говорить, что "так близко, почти рядом, и — не прикоснуться никогда" — это общая характеристика всего Хеллсинговского гета! Это, конeчно, правда, но я расстроюсь, предупреждаю!
Ну ты что, здесь я рассматриваю самый экстремальный случай
Levian, спасибо
повод весь день прохалявитьЛадно, насчет трехэтажных я, наверное, преувеличила: читала в первый раз
с похмельяв семь утра) У меня сегодня весь день семь утра, и есть опасность, что завтра оно продолжитсяЭто — самый суровый БДСМ
Слишком суровый, вообще-то ((
Да вот именно, что своими, какая уж тут жалость...
Ну, мне всех жалко всегда. )
Хотя приоритеты тяжело менять, особенно на старость лет-то.
читать дальше
Просто этот эпизод, на мой взгляд, очень страшный, едва ли не самое страшное, не считая эпического разгрома Лондона, и затрагивает сразу нескольких персонажей, причём Интегру в первую очередь. Тут просто обязан происходить какой-то эмоциональный надлом, вот уж точно: что нас не убивает, делает сильнее. Поэтому меня к этой точке регулярно и тянет.
Я как раз подумала: в манге это никак не показано. Как будто все нормально и так и должно быть, погрустили и успокоились. А вообще... У тебя тут просто чудовищно правдоподобно. (
)
Ну ты что, здесь я рассматриваю самый экстремальный случай
)) Понятно ) Просто я, как обычно, хочу счастья для всех, даром, и чтобы никто не ушел ) Я неисправима )
повод весь день прохалявить
У нас говорится: «Мы не алкоголики, нам повод не нужен»
Ладно, насчет трехэтажных я, наверное, преувеличила: читала в первый раз с похмелья в семь утра) У меня сегодня весь день семь утра, и есть опасность, что завтра оно продолжится ))
Да чего там, есть, есть навороты...
читать дальше
Я как раз подумала: в манге это никак не показано. Как будто все нормально и так и должно быть, погрустили и успокоились. А вообще... У тебя тут просто чудовищно правдоподобно. (
Как водится, не знаю, что вкладывал автор, но я склонна отчасти объяснять последствиями этого инцидента и однозначный приказ Интегры по поводу резни в Рио, и некоторую преувеличенную недипломатичность в разговоре с Максвеллом. Хотя ей, может, и двоих убитых Андерсоном людей хватило бы за глаза.
И ещё, учитывая наличие этого эпизода, меня всё-таки жутко сквикает олдскульное презрение Интегры к своим людям. Может, даже больше, чем стоило бы, строго следуя канону.
Ну, как будто это плохо! ))
Ага, признаешься так просто этим Хеллсингам...
Чорт...
НапишиАУ!

Думаешь, она бы... негативно отреагировала на признание в любви?
С другой стороны, если бы он признался сразу и в том, и в другом, возможно, это решило бы обе проблемы.Как водится, не знаю, что вкладывал автор, но я склонна отчасти объяснять последствиями этого инцидента и однозначный приказ Интегры по поводу резни в Рио, и некоторую преувеличенную недипломатичность в разговоре с Максвеллом. Хотя ей, может, и двоих убитых Андерсоном людей хватило бы за глаза.
М, мне приходило в голову. Очень может быть. Как понимаю, Уолтер у тебя это и имеет в виду. Отныне она тоже не станет церемониться; уж не знаю, хорошо это, или плохо, или — просто неизбежно...
И ещё, учитывая наличие этого эпизода, меня всё-таки жутко сквикает олдскульное презрение Интегры к своим людям. Может, даже больше, чем стоило бы, строго следуя канону.
Вот тут на все сто согласна.
Презрение к подчиненным, и вообще презрение — к менее "крутым", к слабым, etc., — характеризует человека так, как лучше бы не надо вовсе. И тут имеем ту самую "настоящую леди"(тм) — ну или не имеем. Я бы предпочла не иметь...
Думаешь, она бы... негативно отреагировала на признание в любви?
Не знаю, смотря какой фик написать и какой морально-эстетически-идеологический мессидж вложить
и какой пошлостью отметит такие перемены АлукардУж точно не как в каком-то англоязычном опусе, где она возмущённо возопила что-то типа: «Так ты, что, и когда мне было 12, меня хотел?!»
Отныне она тоже не станет церемониться; уж не знаю, хорошо это, или плохо, или — просто неизбежно...
Скажем так, это было уместно с учётом обстоятельств. И, в отличие от того же Уолтера, грани человечности она всё же не перешла.
Презрение к подчиненным, и вообще презрение — к менее "крутым", к слабым, etc., — характеризует человека так, как лучше бы не надо вовсе.
Уж точно не как в каком-то англоязычном опусе, где она возмущённо возопила что-то типа: «Так ты, что, и когда мне было 12, меня хотел?!»
это тот, в котором Уолтер огорчился и поехал проституток мочить ни за что ни про что? Или путаю? Наверное, путаю, я эту херню читала невнимательно )))
В общем, ня!
Автор, пиши ищо!)
это тот, в котором Уолтер огорчился и поехал проституток мочить ни за что ни про что? Или путаю? Наверное, путаю, я эту херню читала невнимательно )))
Да, что-то в этом роде, этой пары всего-то раз, два и обчёлся.
Я даже с фф-нета по-французски, подглядывая в Гугл, один деффачковый фик прочитала
Автор, пиши ищо!)
Оставайтесь с нами
Кое-что осталось, мне кажется, правда. Тут очень много секса, на самом деле. Такая безрейтинговая НЦа. *Но как барышня с чувствительными руками, я понимаю, что это очень рейтингово и эротично, на самом деле* Вообще же это кинк - когда до секса меньше, чем может показаться со стороны.
Очень каноничным показалось это "раздвоение" личности Уолтера: с одной стороны, тотальное предательство и организации, и страны, и человечности, а с другой - абсолютная личная преданность Интегре. *Все ищут конфликты в Алукарде, но на самом деле, самый противоречивый персонаж, наверное, все-таки Уолтер*
Очень жду на "Томе" )
Ох, вот и я! Вечный облом: утром читаю, а добраться до комментов могу только к вечеру, когда все и так обсудили.
Да понимаю, работа — такое дело, сама могу запропаститься.
Тут очень много секса, на самом деле. Такая безрейтинговая НЦа. *Но как барышня с чувствительными руками, я понимаю, что это очень рейтингово и эротично, на самом деле* Вообще же это кинк - когда до секса меньше, чем может показаться со стороны.
*едва не вставила в знак солидарности смайлик с рукопожатием, но спохватилась, что это выйдет чересчур двусмысленно*
Секса и неприличнейших намёков, ага
Очень каноничным показалось это "раздвоение" личности Уолтера
Я бы скорее сказала, своеобразное двоемыслие или двойные стандарты — но, как ни назови, оно есть. За каноничность горжусь
Кстати, несмотря на все страсти, состояние невзаимного чувства для него — ну, в контексте данного фика — предпочтительнее и по-своему комфортнее во многом потому, что позволяет уравновешенно существовать в состоянии этого двоемыслия, сидеть на двух стульях и не делать из вопроса лояльности лишней проблемы.
*Все ищут конфликты в Алукарде, но на самом деле, самый противоречивый персонаж, наверное, все-таки Уолтер*
У Уолтера конфликт всё же чётче обозначен, а у Алукарда он более хаотичен и неопределён, в соответствии с его натурой.
Очень жду на "Томе" )
ОК, просто текст поначалу был слишком лично-кинковым, но теперь я немного отстраняюсь от него
another_voice, Rendomski, плюсодин вам от меня
Кстати, да! Это очень интимный жест получается - снять свои перчатки или снять с кого-то перчатки. *И еще эти галстуки! Ааах!
Кстати, несмотря на все страсти, состояние невзаимного чувства для него — ну, в контексте данного фика — предпочтительнее и по-своему комфортнее во многом потому, что позволяет уравновешенно существовать в состоянии этого двоемыслия, сидеть на двух стульях и не делать из вопроса лояльности лишней проблемы.
Это да, конечно. Как и вообще - отстраненность ("я просто слуга"), потому что иначе пришлось бы определиться, а у Уолтера с этим проблемы.
У Уолтера конфликт всё же чётче обозначен, а у Алукарда он более хаотичен и неопределён, в соответствии с его натурой.
Я тут имела в виду скорее конфликт в смысле "преданность/предательство". И вот, имхо, у Алукарда его как раз нет, хотя ему его часто пишут. А вот у Уолтера есть в полный рост!
Ну, относительно нормальный ))
Звучит как совершенно нормальный, и поэтому совершенно нам не подходит
another_voice
И еще эти галстуки! Ааах!
О, да!
Как и вообще - отстраненность ("я просто слуга")
Ну, тут как раз такая манипулятивная отстранённость — мол, неужто вы сами не понимаете?
Я тут имела в виду скорее конфликт в смысле "преданность/предательство". И вот, имхо, у Алукарда его как раз нет, хотя ему его часто пишут.
У Алукарда я его правда не припомню. Но, учитывая его историю, тема подозрений на такой конфликт со стороны окружающих просто напрашивается. А, учитывая характер Алукарда, напрашивается, что он будет над этими подозрениями безжалостно издеваться и окружающих подначивать
Ну у Алукарда это чистейший нездоровый фанон. То есть фанон у фанатов, а страдает Алукард. А вот у Уолтера всё вполне канонично. Вернее, можно предположить, конечно, что он изначально похож на мудака, но в том-то и дело, что не очень похож.
ересь
Ну, тут как раз такая манипулятивная отстранённость — мол, неужто вы сами не понимаете?
"Я просто слуга. Да, теперь это так называется".
Ну кстати, тот же Майор принимает преданность Алукарда за аксиому. То же его возвращение, например. Причем, как понимаю, еще и трактует ее в романтическом (или около того) ключе: мол, это все ради леди Хеллсинг. А вот вампирчики мелкие те да, удивляются.
Что касается Алукарда... Самое интересно, что даже в ТВшке, будь она неладна, на мой взгляд, он особых сомнений не испытывает.
Неа, в том-то и дело, что этот фанон порожден тв-шкой. Во-первых, там Алукард бунтует, за что, собственно, его и посадили. И там же он позволяет себе не повиноваться: исчезать, не приходить на зов и прочие "шалости"... хотя остаться без хозяина вроде как не хочет. Но тамошняя психология для меня вообщетемна и неясна.
Ну, тут как раз такая манипулятивная отстранённость — мол, неужто вы сами не понимаете?
Ну и это тоже, да. Хотя, забавно: от неудобного решения, например "попросить Максвелла" он ее таки пытается удержать. Хотя это уж точно не его дело - Интегра не спрашивает его.
another_voice, да, я понимаю, что ТВшкой. Я поэтому и сказала: у меня-то он не породился )) этот фанон, то бишь. Но да, в целом они там все слегка головой скорбные...
Rendomski, кстати, хочу ищо детальку вот! "Недостающий" 80-й выстрел — очень яркий образ, повторяющийся дважды — и опять-таки "недостает" третьего повторения, так что с опаской перебираешь канонные факты: что там будет? Будет ли?..
Меня прямо вштырило. Очень понравилось.
Ну кстати, тот же Майор принимает преданность Алукарда за аксиому.
Так Майор — умный и очень романтичный человек
Неа, в том-то и дело, что этот фанон порожден тв-шкой.
Я тоже слабовато помню тамошнюю интригу, но, кажется, там он сразу после пробуждения предлагал Интегре дать её куснуть и делал похабные намёки (точно они там вставили фразу, которая в манге проходила в телефонном разговоре из «Рио»: «ты пробуждаешь огонь в моих чреслах» или что-то в этом роде...).
Хотя, забавно: от неудобного решения, например "попросить Максвелла" он ее таки пытается удержать. Хотя это уж точно не его дело - Интегра не спрашивает его.
Эта белобрысая каналья и святого доведёт. Вон, Андерсона и то довёл
"Недостающий" 80-й выстрел — очень яркий образ, повторяющийся дважды — и опять-таки "недостает" третьего повторения, так что с опаской перебираешь канонные факты: что там будет? Будет ли?..
Не хватает, говоришь? Ну, поживём-увидим...
Rendomski, ну мало ли что предлагал!
Не хватает, говоришь? Ну, поживём-увидим...